- Уберите руку, - этого тона Холмс у него еще не слышал, но Уотсону было плевать, он уже по дороге опасался, как бы его друг не истек кровью. - Уберите руку, лягте на диван, и не вздумайте изображать передо мной героя. Я вам полевой хирург, а не барышня. Будет больно - кричите.
Идиотская манера британских офицеров до последнего мужественно скрежетать зубами, а потом кувыркаться от болевого шока вконец осточертела  доктору еще в армии.
Уотсон разрезал рубашку вместе с рукавом сюртука и поднес лампу поближе к ране. Мда, царапина.
- Мне придется зондировать рану, - сказал он намного мягче, вглядываясь в глаза пациента. - Холмс, я очень серьезно вам говорю - кричите. Поверьте опыту. Люди, которые молча терпят предельную боль, намного чаще не переносят вмешательства.
Уотсон на секунду приложил ладонь ко лбу Холмса. Горячки нет, но испарина... Пока что только от боли, видимо. Сильная боль. Расширенные зрачки, короткое дыхание. Очень сильная.
- Я позже вколю вам морфий. Сейчас вы должны владеть собой - держать вас некому.
Уотсон раскрыл саквояж, и достал зонд.

Отредактировано Dr. Watson (2011-10-29 23:00:37)

- Ну что же, Доктор, вы обещали.
Смысл речей Холмса интересовал сейчас Уотсона не больше, чем содержание детского плача. Главное, что не молчит, и главное, что речь не теряет связности раньше времени. Доктор разложил инструменты и приготовил все, что необходимо, стараясь действовать побыстрее.
Вообще-то в таких случаях требовался ассистент. А лучше два, чтобы держать пациента. Никакой силы воли не хватит, чтобы не дергаться, когда в твоей ране копаются здоровой железной дурой. Под скальпелем - может быть. Но не под зондом.
- Постарайтесь меня не нокаутировать, - Уотсон левой рукой крепко прижал руку Холмса пониже плеча, не давая двигать ею. Диван был слишком мягким, совсем не такой высоты, как операционный стол, было довольно неудобно, да и светом лампа не баловала. - Вы не так уж много потеряли крови, может и получиться.
Холмс прерывисто задышал, как только железо коснулось раны, но почти не пошевелился, это было хорошо, потому, что Джон всерьез боялся с ним не справиться. Гибкий, сильный... Непредсказуемый. В боксе, по крайней мере, несмотря на разницу в весовых категориях, шансов Уотсону почти что не доставалось.
Где же она, черт? Уотсон нахмурился, глубже проворачивая зонд. Осторожности тут не требовалось, только скорость. Каждая лишняя секунда... А, вот.
Джон аккуратно извлек пулю и поднес к огню. Не деформирована. Значит, дальше и копаться нечего.
- Кость не задета, - он занялся раной, удаляя обожженные ткани, промывая и тампонируя. - Сейчас будет легче.
Уотсон наложил повязку, проверил больному пульс, и поднялся, чтобы вымыть руки.

Отредактировано Dr. Watson (2011-10-30 12:55:56)

Больной отчасти всегда ребенок. Это не зависит ни от мужества, ни от зрелости характера здорового человека. Страждущий как бы... спускается по лестнице, что ли, в тот более ранний возраст, когда нынешняя беспомощность была для него нормальной, а помощь приходила вовремя и сама собой. Это знает любой врач, хотя объяснения порой предлагаются самые несообразные. Уотсон даже когда-то пытался разобраться по книгам, что там и как - почему-то это казалось ему важным - но психологи несли такую чушь, что он давно махнул рукой. Просто принял, как часть профессии, что хороший врач не может не быть пациенту немного нянькой. И слава богу, когда тебе позволяют это - у таких больных лучше шансы.
Уотсон послушно опустился у изголовья, и склонился к лицу пациента, чтобы тому не пришлось напрягать глаза.
- Мне нужно вымыть руки и принести вам воды, - произнес он тем убедительным и мягким голосом, каким разговаривают с детьми не имеющие привычки сюсюкать люди. - Я сейчас вернусь.
Правая рука была вся в крови, в левую вцепились холодные пальцы Холмса. И очень хорошо, что холодные. Может быть, удастся избежать горячки. Горячки Уотсон боялся. Холмс был сильным человеком, сильным и тренированным, но совсем не выглядел для врача, что называется, крепким. Он выжал из хрупкого от природы тела все, что мог - и каждый день выжимал заново, изнуряя себя невозможным режимом существования, постоянной работой мозга, бессонницей, еще и наркотиками. А это значило, что резервов, необходимых в критическую минуту, в его организме могло и не оказаться. Регулярные приступы апатии после деятельности определенно на это намекали. Не сорвать бы сердце. Манипуляции всегда нагрузка, сейчас еще будет морфий... и не один раз. Если начнется воспаление, поднимется температура... Нет, не должно. Я вроде бы его хорошо почистил. И все-таки Уотсону было неспокойно. Глаза у сыщика оставались довольно мутными, дыхание так и не выровнялось. Уотсон успокаивающе улыбнулся, не торопясь высвободиться, и дождался-таки, пока тонкие сильные пальцы, сжимавшие его запястье, разжались сами.
Вернувшись со стаканом воды, Уотсон снова присел у изголовья постели. Раненный пил жадно, с трудом переводя дыхание. Ничего особенного, потеря крови. Уотсон устроил голову друга на подушке, осторожно убрал ладонь из-под его затылка. Оставалось еще кое-что.
- Мне нужно вас выслушать, - заметил он, расстегивая на Холмсе изрезанную рубашку, и стягивая ее вместе с сюртуком со здоровой стороны. - Осторожно, не садитесь пока что сами - говоря это, он помог Холмсу приподняться, чтобы избавить его от того тряпья, в которое превратились сюртук и рубашка. - Когда почувствуете себя в силах подняться, скажите, переведем вас в постель. Или предпочитаете остаться здесь?
Диван миссис Хадсон был безнадежно испорчен, и не так удобен для раненного, но здесь хотя бы было тепло, а все остальное можно было устроить. И лишний раз не тревожить рану...
Сердце Холмса билось неровными сильными толчками. Плохо. Серьезно перегрузили сердце. Кожные покровы были, пожалуй, немного ненормально бледными - впрочем, тот вообще был светлокожим. Пальцы доктора осторожно пробежались по ребрам - так, на всякий случай. Переделка была довольно бурной, а на фоне ранения можно было и не заметить трещины.
Такая худоба... Просто удивительно во взрослом мужчине. Как можно до такой степени пренебрегать собой? Внутренних повреждений заметно не было. Уотсон взял влажный кусок полотна, провел по лбу и щекам больного, и принялся стирать потеки крови с его груди, и шеи, потом с руки ниже повязки. Вроде бы все. Уотсон накинул на больного плед и машинально поправил подушку.
- Ну, как вы себя чувствуете, дорогой друг? - профессиональная сосредоточенность уходила, уступая место обычному дружескому беспокойству. - Скажите, когда понадобится морфий.

Отредактировано Dr. Watson (2011-10-30 16:37:06)

- Как вы считаете, горячки быть не должно?
Уотсон, уже взявший в руки шприц, стремительно обернулся. Вот не хватало только... Кто угодно другой мог просто перенервничать, или навоображать себе бог знает чего от страха, но в исполнении Холмса даже такая сдержанная жалоба обозначала серьезные неприятности.
- В чем дело, вы чувствуете жар? Озноб? - Он тут же оказался у постели, и положил руку на лоб Холмса. - Я ничего не ощущаю, температуры нет. Постойте-ка. - доктор откинул одеяло и таким же образом, как только что ко лбу, прижал ладонь к левой стороне его груди. - Лежите смирно, Холмс,- жест сыщика, видимо, рефлекторно потянувшегося удержать край одеяла, помешал Уотсону прислушиваться к ощущениям, и доктор не глядя прижал левой рукой его правую к дивану. "Стетоскоп дело хорошее, - так временами говорил профессор Пембертон - "но не всегда разумно полагаться на один слух. Ощущения, вот что важно. Руки врача его инструмент, запомните это."
- Боюсь, что мы сегодня несколько надсадили вам сердце, - заключил он, воспользовавшись позднее и стетоскопом тоже. - У вас довольно слабое сердце, дорогой мой друг. Только не сверкайте на меня глазами, я сказал не "больное", а "слабое". В обычной жизни, сколько я мог заметить, оно вас не подводило, но, как видите, плохо переносит предел нагрузки.
Уотсон поднялся за шприцом. Половинную порцию. Если мало будет, тогда еще, посмотрим.
- Вам нужно быть очень осторожным в ближайшие дни, чтобы это не перешло в хроническую болезнь. Лежать, избегать любых усилий. И если будет хоть малейший намек на озноб, немедленно мне скажите. Горячка сейчас вам очень опасна. Но, к счастью, я пока не вижу ни малейшего признака. Приливы жара и холода без перепада температур - это сердечное. Давайте руку.
У Уотсона было сильное подозрение, что тщательно прислушиваться к своему телу Холмс вряд ли способен. Это же не сто двадцать пять сортов табака. Так что полагаться следовало только на наблюдение. Поэтому после укола Уотсон так и остался сидеть у постели.
Лицо Холмса было бледным и очень усталым, губы искусаны. Дыхание неровное, но поспокойнее, слава богу.
Как все-таки ужасна наша профессия, - невольно подумал Уотсон. - Предполагается, что ты предназначен облегчать страдания, но сколько наносишь взамен. Скорее бы уже шли те работы по обезболиванию, пока что все это такая..., - определение было малоцензурным.

Розовые пятна на скулах, мокрый лоб и прерывистое дыхание не оставляли никаких сомнений.
Все-таки она, ттвою мать...
Уотсон выругался в уме, но та злая сосредоточенность, которую обычно давала ему работа, не приходила. Вместо нее подбирался какой-то ползучий страх, хотя пока что не происходило ровным счетом ничего страшного. Температура лба Холмса была совсем небольшая, чуть выше нормы.
Но, коли воспаление началось... Теперь оставалось только ловить дыхание, менять салфетки и подносить воду. И надеяться на резервы организма, и на то немногое, чем удастся ему помочь. Лихорадка подобна волнам или качелям. А еще войне. Наступление на заразу - повышенная температура, напряжение всех резервов, изматывающее сердце и другие органы. Потом бессильное отступление - за прежние границы или до них, где уж хватит сил зацепиться. Здесь ты уязвим и слаб. Потом враг залижет раны, придет его очередь наступать... Первая волна оказалась короткой и не очень сильной. Можно было надеяться, что новой уже не будет. Или она будет сильнее. На этих волнах из его рук уносило людей уже не раз.
"Охлаждать при высокой температуре, согревать при снижении, вовремя давать питье. Больше здесь ничего не сделаешь." Единственный преподаватель, который видел в Уотсоне серьезный потенциал, отдавая ему предпочтение перед более блестящими учениками, в жизни будучи человеком довольно желчным, с больными был всегда нежен, как родная мама, и никому не спускал пренебрежения к младшему персоналу. "Судьба пациента в лихорадке зависит не от вас, а от сиделки, дорогой Джон. Вот о чем никогда не следует забывать"
На этот раз от меня, профессор.
Уотсон подтащил кресло к дивану и устроился поудобнее. Спать не хотелось нисколько, хотя дело уж шло к утру. Он внимательно приглядывался к больному, надеясь не пропустить нового приступа.
У Холмса, оказывается, были длинные блестящие ресницы, смотревшиеся на фоне очень белой кожи ужасно трогательно. И вообще. Спящий, расслабленный морфием и обессиленный, Холмс выглядел совсем не так, в обычной жизни. От него веяло чем-то детским, и чем то... да, нежным. Чуть ли не по головке погладить хотелось.
Вы когда-нибудь были ребенком, любимым, любящим? А, Холмс? Или и в детстве были такой же непроницаемой маленькой язвой, отчаянно отбивающейся от любой заботы? У вас были женщины, целовали кого-то? Замечали цветы, улыбались просто так, хорошей погоде?
Уотсон усмехнулся, глядя, как его друг разметался на подушке, как еле заметно откидывает голову, и еле заметно шевелит губами, шепча что-то там, в своем наркотическом сне. Осторожно поправил прядь, подтянул одеяло. Летели часы, нового приступа не приходило. Организм справился. Можно было идти спать, но Уотсон не решался подняться с места.
"А вот привязываться к пациентам не надо - выгорите."
Идите к черту, профессор.

Отредактировано Dr. Watson (2011-11-01 06:23:07)

Военнослужащие прославленной британской армии - те еще пациенты. Солдаты еще куда ни шло, совсем не против "позагорать", как они выражаются, на больничной койке. Но офицеры... Один рвется как можно скорее вернуться на передовую, где без него немедленно все рухнет. Другой желает стреляться, поскольку не представляет себе жизнь калеки. У третьего, рангом повыше, выездной штаб образуется непосредственно у изголовья раньше, чем врач после ампутации успеет сполоснуть ланцет. Четвертый и пятый просто считают ниже своего достоинства подчиняться каким-то там докторам. У всех железное здоровье, железная воля, железные мускулы и боевой опыт не чета всяким там. Все эти превосходные люди очень потом удивлялись в клубе, когда слышали от общих знакомых, что Джонни Уотсон - исключительно славный малый, только немного рохля.
- Ни в какой Скотланд-Ярд вы не пойдете, - произнес Уотсон, наполняя шприц. - И я тоже не пойду. Мне необходимо наблюдать за вами. И нет, Холмс, вы не можете "сами о себе позаботиться", - эти слова он произнес с исключительным отвращением и сарказмом. - Вернее, можете, и даже, вероятно, выживете, но больше никогда не будете здоровым. Больное сердце, плохо действующая рука, никакого бокса. Ваша жизнь изменится необратимо. Представьте это.
Уотсону показалось. что Холмс пытается пошевелиться, и он предостерегающе положил ему руку на здоровое плечо.
- Лежите смирно, или я снова вколю вам морфий. Позвольте мне, черт возьми, попытаться вытащить вас из этого дерьма не только живым, но и здоровым. Когда я разрешу вам встать, у вас будет шанс на мне отыграться. Обещаю быть кроток, как овца.
Убедившись, что "бунт на корабле" задавлен, Уотсон отложил заряженный шприц, и подал Холмсу чашку с бульоном, предварительно подложив ему подушку под спину, чтобы было удобнее сесть в постели.
- Справитесь сами, или помочь? - он поморщился, потер лоб рукой, усаживаясь в кресло. Голова начинала болеть - сказывались волнения бессонной ночи.
- Холмс. Вы ведь разбираетесь в физиологии, верно?  - теперь, когда пациент был в состтоянии прислушаться к аргументам, можно было воззвать и к знаменитому гениальному разуму. - Почему, вы думаете, под присмотром матерей дети выживают чаще, чем у профессионалов в больнице? Потому, что мать никогда не теряет внимания, вот вам и вся загадка. Даже несмотря на то, что она ни черта не понимает в происходящем, напугана, и действует на одной интуиции. Почему из лазаретов крепкие мужчины выходят калеками после пустяковых ранений? Если бы я мог посадить у каждой постели сиделку, понимающую, как развиваются процессы в организме у выздоравливающего, и способную сосредоточиться на своей задаче, я бы вдесятеро меньше терял людей. И сам не нуждался бы... в этом, - он с отвращением покосился в сторону трости. - Но... чудес не бывает, мой дорогой друг.

Отредактировано Dr. Watson (2011-11-01 23:30:52)

- Другого я и не ожидал. Хотя попытаться стоило.
Вот и чудесно. А сейчас мы будем брать реванш. Уступив в главном, Холмс тут же начал командовать и капризничать. Так называемые "сильные люди" такая забавная публика...
Уотсон поднялся, и подошел к окну.
- Укройтесь получше, - посоветовал он, поднимая раму. - вам нужен свежий воздух. - Уотсон потянулся, разминая затекшие мускулы, и снова потер лоб. Спать не хотелось. Хотелось, чтобы было тихо. В идеале - чтобы Холмс поскорее опять уснул, и можно было сидеть спокойно. Но тому, разумеется, хотелось деятельности.
- Я только попрошу миссис Хадсон сварить мне кофе, и буду готов услаждать ваш слух сколько вам угодно, - доктор развернулся, походя прихватил со столика чашку из под бульона, и вышел из комнаты.

Отредактировано Dr. Watson (2011-11-03 15:23:48)

Едва Уотсон переступил порог, ему стало неловко. С близким другом не следовало обходиться, как с одним из солдат, непрерывным потоком поступавших ему на стол в полевых лазаретах. Нужно было найти другие слова, и другой тон. Не заставлять Холмса чувствовать свою беспомощность, чуть ли не зависимость от врача.
Такие люди плохо переносят беспомощность. А кроме того, с его гениальным умом зависеть от моих решений попросту унизительно.
Возвращаясь с подносом в комнату, он ловил себя на нежелании туда идти, постыдной и недостойной мужчины надежде попросту спрятаться у себя от неприятного разговора. Об этом, разумеется, не могло быть и речи. К тому же, необходимости наблюдать больного сделанная неловкость вовсе не отменяла.

- Холмс, простите меня за резкость, - произнес он, глядя в сторону. - Армейские замашки, армейский тон. Там, видите ли, приходится иметь дело с такими людьми... Проще рыкнуть, чем объясняться. Главное, короче. Там очень много зависит от быстроты. Столько раз себе клялся не тащить тамошних привычек в мирную жизнь, и вот, при первом же случае...